Я проснулся от луча света, коснувшегося моей головы. Теплый и ласковый небесный поток согревал мой лоб, и выступившие капельки пота, должно быть, так причудливо блестели в этой полутемной комнате! Галя разметалась на своей половине дивана, ее согнутая голая нога лежала на мне, так что казалось, будто она и спящей хочет продолжить наши ночные безумства. Почему бы не взять ее, пока она спит? Я перевернулся и поцеловал ее в губы, надеясь, что она примет мои ласки. Но Галя вдруг проснулась и уставилась на меня широко открытыми от испуга глазами – вероятно, я прервал какой-то ее ночной кошмар, быть может, избавил от вязкого и ненужного сна, или просто мой поцелуй привел в действие те женские рефлексы, что ведут свое происхождение от пещер и землянок далекой древности.

Ее испуг был так по-детски преувеличен, что мы вместе рассмеялись: сначала я, а потом и она присоединилась к моему смеху. День обещал быть чудесным.

Рядом с диваном, на котором мы так хорошо провели ночь, стоял большой аквариум, и две плоские и полосатые рыбы неподвижно висели в прозрачной воде возле небольшого кусочка зеленого оргстекла. Приглядевшись, я заметил на нем какие-то крошечные шарики. Да это ведь икринки! Рыбы охраняли свое пока нерожденное потомство, икру, из которой скоро появятся очаровательные маленькие рыбки. Рукой я указал Галине на аквариум.

– Это так торжественно, то что они делают!, – промолвила она, через некоторое время нарушив наше молчание, повернув голову и подперев ее рукой, – это как почетный караул у новой жизни; ведь они также, как мы с тобой, любили друг друга ночью! И теперь у них есть дети, потомство, те, кто будет лучше и красивей их, а потом и у них будут дети, и все больше и больше!

От возбуждения Галя резко повернулась ко мне.

– Может, и у нас когда-нибудь будут дети?, – она вглядывалась мне прямо в глаза – так, что я видел опоясывающие широкие зрачки искорки, искорки из чистейшего перламутра, – и наши дети вырастут и станут добрей и красивей нас, и они совершат много-много хороших поступков – накормят голодных, вылечат больных, построят дома бездомным, утешут плачущих!

Некоторое время мы целовались. Теперь-то уж точно настало самое настоящее утро: комната была почти полностью освещена игривыми солнечными лучиками, и они бегали по стареньким обоям с темным пятном у потолка, по нашему дивану, по мебели и паркету. Один робкий лучик даже заглянул в аквариум и спугнул большую полосатую рыбу, но скоро он ускакал дальше, а рыба продолжила спокойно шевелить плавниками около кладки с икрой.

– Ты меня любишь?, – спросил я шепотом.

– Ну конечно. Зачем ты спрашиваешь, ты же и так знаешь. Если б не любила, то не была бы сейчас с тобой. И сейчас, и ночью…

– Значит то, что мы были вместе ночью, означает, что мы любим друг друга, а то, что мы любим друг друга, дает нам право заниматься любовью, так?

– Ну… Наверное, да. – Галя обеспокоенно посмотрела на меня, предчувствуя какой-то подвох.

– А как быть с теми, кто занимается любовью просто так, без всякой любви, без настоящего чувства?

– Мы не такие.

Задумавшись каждый о своем, мы лежали бок о бок. Галина тихонько постукивала ноготком по стеклу аквариума.

– А давай сделаем это, как они?, – спросил я.

– Кто – они?

– Давай сделаем это, как рыбы! Давай отложим икру!

– Ты… ты серьезно?, – спросила она, покусывая зубами тот ноготок, которым только что стучала по стеклу.

– Я совершенно серьезен. Я люблю тебя и хочу сделать это.

– Может, мне маме позвонить, посоветоваться?

– Думаю, не стоит. Начнутся лишние вопросы, знаешь… – я пренебрежительно помахал рукой. – Ну так что, приступим?

Мы принесли из ванной пластмассовый тазик, налив туда немного теплой воды и поставили его на пол возле дивана. Галя пожаловалась, что ей холодно и страшно, и я надел на нее свою красную байковую рубашку. Успокаивая, я стоял сзади и гладил ее по плечам и животу. Кроме рубашки на ней ничего не было надето, и я начал потихоньку возбуждаться. Она встала над тазиком с водой, разведя ноги. Я шептал ей ласковые слова, поглаживал. Через примерно минут пять я заметил, что Галя напряжена до предела, обеспокоенно посмотрел на нее – и вдруг услышал громкий всплеск, и тут же Галина расслабилась.

В белом пластмассовом тазу лежала полупрозрачная желтая икринка размером чуть больше куриного яйца, по виду не твердая и как бы немного мятая, не совсем круглой формы. Мы отпраздновали появление первенца поцелуем.

За последующие четыре часа мы заполнили таз полностью, я сбился со счета на девятом малыше, но это было совершенно неважно.

– Все!, – промолвила Галя, – больше никого нет. Я пустая. Теперь ты…

Мне даже не надо было раздеваться, я был голым и возбужденным. Как опытная женщина, Галя стала помогать мне – пальчиками она схватила мой твердый орган и начала нежно двигать рукой. Меня не пришлось долго ждать, оргазм накатил неожиданно и резко. Я охнул от наслаждения, подняв голову, а Галина принялась поливать моей спермой нашу икру. Белая пенная струя все лилась и лилась, заполняя промежутки между блестящими икринками… От полноты чувств я чуть не потерял сознание.

– Ну вот и все…

– Ты любишь меня?, – спросила она.

– Я люблю тебя. Я обожаю тебя. Я горжусь тобой.

– Я знаю…

Полусонная, она поцеловала меня в щеку. Мы приняли по пачке феназепама, чтобы не мешать нашим детям, когда они съедят питательную оболочку и выберутся наружу. Галя немного поволновалась, что они не доберутся до нас и погибнут, но я успокоил ее – чувство голода будет лучшим проводником. Я хорошо знал это, и она знала – наша любовь дала нам превосходные родительские инстинкты… напоследок. Мы знали, что довольно скоро умрем, перестанем существовать, но нас почему-то это не беспокоило – и то, что выбравшиеся из икринок дети съедят наши тела нас только веселило, как хорошая шутка.

– Пусть они будут лучше нас!, – произнесла Галя, – и заснула.

Таблетки действовали на меня немного медленнее, и я лежал, обняв свою любимую, и наслаждался тишиной. Я глянул в белый пластмассовый таз – икринки уже начали шевелиться, что-то черное внутри каждой ритмично дергалось. И я понял, что напоследок должен сказать то, что должен сказать, то, что уже не услышит Галя.

– Наши дети, те, кто придут после нас и насытятся нами! Они не будут возводить домов бездомным, кормить голодных, помогать старым и больным. Сначала они съедят наши трупы, потом своих слабейших собратьев, потом тех, кто мечтателен и не приспособлен к жизни, чьи зубы не так остры, а затем они возьмут весь мир, этот чудесный сверкающий мир, сожмут его в своих руках и выдавят его сок, сок этого мира, а после выпьют его. Они не будут самыми добрыми и красивыми – они станут самыми сильными и самыми злыми, и пусть будет так!

Сверкающее солнце стояло в зените – но в нем ничего не осталось от того робкого и приветливого светила рассвета. Я постепенно засыпал. Из таза на полу раздавался нарастающий шорох. Наступил день.