Слух
1. Одно из внешних чувств человека и животного, органом которого служит ухо; способность воспринимать звуки.
2. Способность правильно воспринимать и воспроизводить музыкальные звуки.
3. Молва, известие о ком-чём-нибудь (обычно ещё ничем не подтверждённое)

Выдержка взята из “Словаря русского языка” под редакцией С. И. Ожегова. Впрочем, так уж получилось, что для бабы Акулины из далёкой русской деревни в один прекрасный момент все эти три толкования слились навсегда в единое целое.

Деревня была из разряда бесперспективных и вымирающих. Жили в ней старухи-пенсионерки. Два раза в неделю приезжала продуктовая лавка. Покупали, в основном, хлеб.

Баба Акулина была обычной деревенской знахаркой. К ней приезжали издалека, и она никому не отказывала. В оплату брала медный пятак. Существует такое суеверие в русском народе – мол, без денег и заговор не подействует. Это примерно как нельзя щенка дарить – удачи не будет.

Знахарка как знахарка, много таких на Руси. И вдруг почувствовала бабка, что начинается что-то неладное. Как будто из раненого сердца России стали доползать самые нехорошие слухи и предсказания. И поняла Акулина, что, чутко прислушиваясь к ним и выпевая все это в страдающей душе в мелодию мира, может она преуменьшить беды и умерить страдания.

Пошла череда неурожаев. Все заговорили про Михаила Меченого и семь голодных лет. А она, не сдаваясь, пела, пока не собрали неожиданно небывалый урожай. Его, правда, всё равно бездарно сгноили.

Страну бросили в пучину катастрофы. Слухи поползли самые страшные и невероятные. Баба Акулина пропускала всё это через себя. Сила её песни росла день ото дня. И на удивление всех западных аналитиков люди ходили на работу, армия сохраняла боеспособность, а народ удерживался от полного хаоса.

Автолавка давно перестала приезжать, да и пенсию не платили. Жили все натуральным хозяйством, не унывали. И когда страшное приближающееся слово “война” всё чаще стало звучать в русских домах, баба Акулина, не пугаясь, смотрела в эту ужасающую черноту и пропевала её в безопасную тихую мелодию. Чернота отступала перед состраданием и мудростью этой мудрой женщины.

Декабрь выдался особенно холодным и голодным. Но у Акулины в этом году было много картошки. Все ходили к ней подкармливаться. Тем и держались.

Однажды по скрипучей зимней дороге к деревне подъехал ЗИЛ, остановился у бабкиного дома. Из него вышли трое крепких молодых людей. Это были начинающие бизнесмены из райцентра. Они специализировались на том, что приезжали в такие отдалённые деревни, где и мужиков-то не было, вычищали картофельные ямы и сдавали потом товар в заготконтору.

Баба Акулина бросилась к ним, попыталась объяснить, что на её картошке вся деревня держится. Современные раскольниковы буднично тюкнули старуху топором. И никаких угрызений совести не почувствовали – она была двенадцатой за день.

Померла бабка Акулина. Не уберегла Россию.

Марку всегда казалось, что рождение его отмечено счастливой звездой, что он пришёл в этот мир для выполнения какой-то особой миссии. Так думают все. Это самое распространённое заблуждение. Жизнь шла чередом, и ничего выдающегося с ним не происходило. Он окончил школу, скромно проучился в Молочном Институте и пошёл технологом на завод. Работа поначалу была непыльная. Кормить народ молоком дело, конечно, очень почётное. Есть в этом что-то даже от материнского инстинкта.

Но вскоре страна попала в такие передряги, что стало не до молока. С завода быстро вывезли и распродали всё ценное. Наконец, люди додумались до сбора и продажи лома цветных металлов. Марк тоже этим интересным делом увлёкся. Но на территории молокозавода очень уж промышляла дирекция, и, чтобы не мельтешить у неё перед глазами, Марк как-то раз взял большой мешок и пошёл вдоль железнодорожных путей. Стоял месяц май. Только в это время трава и свежераспустившиеся листочки деревьев имеют удивительно мягкий изумрудный цвет. Всё радовало героя. Он совсем забыл про контрабанду цветными металлами и просто наслаждался походом. Впервые в жизни он ощутил романтику железных дорог. Временами попадались такие же кладоискатели, махали руками приветственно, или пыхтя, разделывали какой-нибудь завалявшийся кабель.

Пути разветвлялись и сходились вновь. Казалось, направо и налево до горизонта всё было покрыто непрерывной железнодорожной сеткой. Щёлкали и переводились автоматические стрелки. Медленно курсировали одинокие локомотивы. Локомотив – это корабль необозримого железнодорожного моря. Марк старался по возможности под них не попадать, уступал дорогу. Те выглядели как усталые одинокие волки, лишённые манёвра и выслеживающие зазевавшуюся пьяную добычу. Но Марк был осторожен.

Затем начались какие-то переплетённые канавы и песчаные карьеры. Некоторые были залиты водой. Солнышко ласково светило, в карьерах плескалась рыба, а по воде шли искрящиеся круги.

Марк вышел к ручью и пошёл вдоль него. Речушка весело журчала. Она протекала по пустынной песчаной местности, и герою пришлось долго вышагивать по песку. Он был такой приятный и манящий, что Марк сбросил кроссовки и с удовольствием пошёл босяком. Вдруг ему стало немного стыдно, что в пространство такой красоты он пришёл за меркантильным цветным металлом. Заплечный мешок был отброшен как символ крохобора и скупца.

Ручеёк привёл его к широкой полноводной реке, он подошёл со стороны правого берега. Было жарко весело и радостно. Марк решил искупаться. Он разделся донага и вошёл в воду. Пересечь реку оказалось делом непростым – та была полноводной и с бурунами. Наконец, преграда была преодолена. Выйдя на песок, герой с удивлением обнаружил, что он вновь на правом берегу. Странно, ведь у реки обычно бывает два берега.

Марк пошёл дальше. Стали попадаться дыры, ведущие в никуда; и сквозь них печальным приветом проглядывали сцены дантовского Ада. Поначалу герой их обходил с опаской, потом перепрыгнул как-то одну и дальше перестал бояться. Ямы в никуда становились всё шире, прыжки – всё продолжительнее.

Наконец, мир кончился. Рядом проплывали облака. Марк сел на одно из них, свесил ноги и посмотрел вниз.

Сидит там до сих пор, болтает ножками.

Степан решил посвятить свою жизнь беззаветной борьбе за мировую справедливость. Ведь столько в мире голодных и обездоленных.

Происхождение у него было самое пролетарское. Отец, Василий Водников, чуть ли ни с самого рождения обучал сына премудростям молотобойного дела. Рано пришлось познать радость труда и тяжесть подневольного гнёта. С пяти лет голубоглазый русоволосый мальчик управлялся на кузне как заправский специалист. Целыми днями махал он тяжёлым молотом, высекая огненные искры. Так проходил год за годом.

Однажды к ним в цех пришёл странного вида мужчина в пиджаке и шляпе. На лямке через плечо его висел небольшой деревянный ящик. Вскоре человек соорудил треножник и водрузил на него серую пучеглазую гармошку. На секунду всё вокруг заполнил фиолетовый мерцающий свет: Господин назвался репортёром и объяснил, что скоро Степана пропечатают в газете. Впрочем, читать всё равно никто не умел.

Изо дня в день ковал Степан мудрёные детали, а выковал стойкий и непреклонный характер. И в суровую годину Великой Революции пустился с красными бойцами в далёкий путь, в светлое справедливое Завтра, в вечный бой за угнетённых и обиженных. Он нещадно громил врагов, и так неожиданно получилось, что пригодился его природный талант молотобойца. Реввоенком отдал строжайшую директиву бережно расходовать боеприпасы. В целях экономии патронов казнь производили так: шею контры зажимали в тиски, а Степан тяжелым молотом крошил капиталистический череп. Мужество и сноровка позволяли за день обслужить таким образом до ста человек и более.

Иногда в кровавом крошеве проблёскивали частицы жёлтого металла. Это были осколки буржуазных зубов с золотыми коронками. Степан промывал мозги в деревянном лотке и сдавал металл комиссару Эйхе. Тот – своему начальству и так далее до самого Ленина, пополняли золотой запас молодой Советской Республики. Ни одной крупицы не было утеряно.

Друзей у Степана в отряде было мало, но зато какие – уже упомянутый комиссар Соломон Давыдович Эйхе и командир отряда, старый и опытный вояка Комков Михаил Степаныч. Эйхе, маленький и худощавый, с черными волосами и колкими бегающими глазками, и зимой и летом одевался в чёрную кожаную куртку, такую же фуражку и был подпоясан верным двенадцатизарядным маузером. Степаныч, в противоположность ему, огромный русоволосый мужичина, носил серую шинель солдата царской армии и никогда не расставался со старой трёхлинейкой.

Друзья ценили Степана Водникова как смелого бойца и опытного молотобойца. Остальные товарищи поглядывали на него с недоверием и опаской (иногда ведь приходилось казнить и своих – кого за трусость, а кого по недоразумению). Под беспощадным молотом мог оказаться каждый.

Однажды произошло очень странное событие. Даже Степан, невозмутимый и малолюбопытный, был слегка удивлён. Рабочий день подходил к концу. Боец расправился с тридцатью врагами. Привели тридцать первого, последнего на сегодня. Враг петлял ногами и заваливался набок, как овца, больная вертячкой. Приглядевшись повнимательнее, Степан узнал в нём того самого фотографа из юности, с пучеглазой гармошкой и весёлой пшыкалкой. Буржуина зажали и подали сигнал к казни. Пролетарий занёс разящий молот и вдруг увидел, что предназначенная для удара голова начинает морщиниться и покрываться складками. Поверхность всё более напоминала мозговые извилины. Странное это зрелище – волосатый мозг.

Под могучим напором молота голова пшыкнула словно перезревший гриб-дождевик. Когда сиреневое облако пыли развеялось, Степан увидел, что тело опало, а на том месте, где минуту назад красовался череп, стоит небольшая жестяная коробочка. Открыв её, рабочий обнаружил внутри пространное послание на пожелтевшем листке бумаги. Читать он так и не научился, поэтому пошёл за советом к своим верным друзьям Эйхе и Степанычу.

Те как раз были вместе и с интересом рассматривали королеву степей – тачанку. Выслушав скупые объяснения молотобойца, Степаныч сдвинул папаху на лоб и стал недоуменно чесать в затылке, а у Эйхе глаза недоверчиво застрели во все стороны.

Он взял записку и начал читать: “Дагагой тавагищ Степан! Пишут тебе кгаснознамённые бойцы из далёкой Венггии. Стганно, стганно всё это!” — недоумённо произнёс Соломон Давыдович.

“Да, случай и впрямь подозрительный!” — поддержал Степаныч.

Комиссар продолжал: “У нас тут полно бугжев, контгы, деникинских недобитков, холуёв, кулаков, белых казаков и польских панов, а патгонов на них жалко. Очень нам нужны, тавагищ Степан, такие опытные молотобойцы и вегные нашему делу люди, как ты! Габоты моге! Пгиезжай к нам! Без тебя, Степан, нашему делу большая нехватка. Если надумаешь, пгиходи сегодня ночью к стагой мельнице, а мы всё устгоим. Ггупа Венгегских тавагищей”

В картавом исполнении Соломона Давыдовича послание производило

странноватое впечатление.

“Да, дело непонятное. Возможно, провокация!” — выпалил Степаныч.

Посовещавшись, друзья решили пойти всё-таки ночью на указанное место, прихватив двенадцать штыков и устроить засаду. Выпустить Степана и захватить врага врасплох, если таковой объявится.

Наступила ночь. Маленький отряд двинулся в путь. Один за другим солдаты отставали и терялись, но никто этого как будто не замечал. Вот и Степаныч провалился в волчью яму, а Соломон запутался в чьих-то силках. Неожиданно Степан остался один. Он недоумённо пожал плечами и пошёл дальше.

Связной у мельницы оказался скользким типом. Довольно хитрый малый – весь в прыщах, лицо перевязано косынкой (дескать, зубы болят), прихрамывает на левую ногу. Не подав руки, повёл героя в Венгрию. Перешли ручей вброд, дальше начиналась венгерская пустыня. Вдалеке виднелись весёлые огоньки. Подошли два венгерских красноармейца. Связной представил: “Познакомьтесь, Степан, это товарищ Люцифер и товарищ Вельзевул, можно просто Вельзевулыч!” Люцифер был низкого роста, черноглазый и черноволосый, в кожанке, на боку красовался маузер. Вельзевулыч, здоровенный детина в папахе и солдатской шинели, держал в руках трёхлинейную винтовку Мосина образца 1891 года.

“Видите ли, Степан, — начал комиссар издалека, — извините нас за небольшой обман, но ситуация не совсем такая, как описано в письме. Впрочем, я думаю, Вы согласитесь, что дела это принципиально не меняет. Мы не в Венгрии, в аду. Но нам действительно просто жизненно необходимы такие опытные кадры, как Вы, Степан, Демоны и черти вконец обленились и распоясались. Скопилось огромное количество грешников и буржуев, а наказывать их некому. Пройдёмте, я ознакомлю вас с предполагаемым фронтом работы.”

Степана подвели поближе, и он увидел, как далёкие огоньки превращаются в огромное количество рассеянных тут и там грешников, закованных в кандалы и зажатых в деревянные тиски, так, что одни головы торчали. Огни в фоновом режиме прожигали им заднепроходное отверстие. Здесь были и Крупп, и Рокфеллер, и Ротшильд, и Форд, и многие-многие другие.

Из всего этого недоумённый Степан понял только одно – что вокруг полно буржуев и необходимо расколотить их черепа. И с радостью согласился. Ему вкололи сыворотку бессмертия, — и, — аля-улю, — вперёд и с песнями!

Флаг тебе в руки, молотобоец Степан!