Несколько лет назад я понял, что совсем перестал интересоваться молодёжью. Мне в одночасье стала отвратительна их модная одежда, современная музыка, татуировки, пирсинг, “стильные” места проведения досуга, беспомощный сленг и прочие жалкие атрибуты, призванные скрыть внутреннюю пустоту и облагообразить похоть как непременный стимул любой активности. Я понял, что единственные хоть сколько-нибудь интересные представители позорного племени двуногих без перьев – старики.

О, эти мохнатые кепки, помятые беломорины в углу рта, немыслимые одеяния, очки в толстенной оправе, хитрые ухмылки, ломаная пластика… Они говорят на загадочном и сочном языке, их нарративы головокружительно парадоксальны (куда там “гону” зелёных наркоманов или натужному размазыванию соплей по больничной простынке писателей-сюрреалистов), хранимый ими гнозис невыносим и страшен.

Да скорее всего они и не люди – люди умирают лет в сорок, сгорают на работе, сгорают изнутри, потом ветер носит их ещё лет двадцать – пустых, бессмысленных, а уж затем высушенную и выбеленную оболочку натягивают те самые Древние, о которых пытался заикнуться Лавкрафт (сколько он протянул – сорок с чем-то?). Если вы упорно и бескорыстно стремитесь к Истине, зная, что она отнюдь не привлекательна, попахивает чем-то кисловато-прогорклым да отсыревшим за зиму ватином, то может быть они до вас снизойдут.

Вы будете стоять с бутылочкой пивка в погожий весенний денёк (примерно как сейчас, да-да), и кто-нибудь из них вкатится в поле вашего зрения бочком, как инфернальный краб. Попросит прикурить, оставить бутылочку, начнёт издалека. А затем расскажет бессмысленную на первый взгляд историю из своей жизни или несмешной анекдот с бородой как у даосского святого, и вас пронзит то самое, чаемое просветление. Словно безжалостный Демиург набросает на вашей изнанке алмазным грифелем не оставляющий никакой надежды чертёж этого мира (я писал об этом когда-нибудь? уже писал? кто мне опять шепчет?).

Нужно ли это вам – решайте сами.

Вы знаете где их найти – рюмочные, чебуречные, ипподром, и одно место, про которое мне шепнули под изъеденными червём тополями, место в которое я мечтаю, но и смертельно боюсь попасть,

и место это – городошный клуб рядом с Горбушкой.

Говорят, что где-то далеко за горами, возможно, в Хиббинах, живёт синеголовый медведь. И голова его настолько синяя, что многие народы готовы принять её за эталон синего цвета. А некоторые из тех, у кого нет такого цвета в культуре и языке (ну, бывает и такое, есть и такие воззрения на мир) желают объявить ему беспощадную войну в борьбе за голубизну. Подоплёка проста: если ты не можешь отличить синего цвета от голубого – значит ты не синий, а голубой.

Приведу очевидный пример: сидят, например, тёмной декабрьской ночью синяки на берегу реки Невы, пьют дешёвую водку из горла и пытаются понять как же это так, что великая и святая Русь с Советским Союзом, непонятно как, паршивой Америке уступила. Мучаются и страдают, и плохо им, и блюют они иногда в тёмную мрачную реку революции, а за правду держатся.

А ты говоришь: Это и не синяки вовсе, а голубые. Снимаешь про них фильм: Посмотрите до чего довели в России гомосексуалистов. До чего права нацменьшинств в этом тоталитарном обществе, унаследовавшем всю свою злобу от Сталина, попираются. Поппером вас, русские, Поппером. Великим Карлом Поппером и его эпистемиологией давить надо. Бжик-бжик вас. Бжизинского на вас натравить.

Вы несчастных голубых страдать заставляете. Вы им достойных сексуальных услуг нарочно не оказываете и водкой специально спаиваете. Чтобы они назло и против демократии водку пили и не понимали, что все беды в России от того, что вы Америку недостаточно любите.

А синеголового медведя в Хибинах нет. А самый великий медведь в природе – американский серый медведь гризли. Вот с него и берите пример. Серее надо быть серее. Тогда и Америка до вас свободой снизойдёт.

Про бурого медведя забудьте. Бурый – почти что красный, красных истреблять надо. Правильно вы их русские охотники убиваете. Побольше таких сволочей стреляйте. А то они у вас в России весь мёд с малиной поедят. И ещё, чего доброго, будут вам дурной пример своей силой и здоровьем подавать.

Есть ещё белый цвет и белый медведь. Всё вроде бы хорошо. Белый цвет и красных бил и Антанту любил. Да больной уж сильный и в правду верит, уж очень справедливый и выносливый. Не годится:

Очковый: Неплохая кандидатура. Живёт себе потихоньку, особенно не высовывается. А высунется – по очкам дадим. Одна беда – шибко умный да осторожный. Такого осторожного в случае чего прихлопнуть – накладно окажется. С умным вязаться – себе дороже. Пока докажешь, что убивать надо – на взятках разоришься. Невыгодно.

Насчёт берибалы? Бэри бал и танцуй. Вэди мой мальчик вэди. Дэвочек не забывай. Потанцуй пока. Бери-бери неплохо. Хоть вся азия заболеет – нам только выгодно. Только вот с балами там всякими тоже шутки плохи. После первого бала Наташи Ростовой масонов в России не очень-то любят.

Медведь-губач? Губы раскатал? Такие нам нужны – идеальный потребитель. Только губа губой, но ещё и кошелёк неплохо бы иметь. Вот если бы был губач кошельковый – совсем идеально. А так:

Что там у нас отстаётся? Малайский и гималайский? Может кто-то ещё большую панду припомнит? Во-первых большая, что уже плохо. Панду сразу отметём. И потом ещё кто-нибудь о святых пандитах подумает. А там и до Махатмы Ганди недалеко. Ни к чему нам подобное мракобесие.

Гималайский: Гималаи – слишком уж духовно. Всякие там, буддисты и непалки с непальцами. Проще надо быть. Вот малайцы – малый с малой. Малайцы, значит, сидят потихонечку и плачут в салфеточку корректно – молодцы!. И медведь у них подходящий. Больше семидесяти килограммов обычно не весит. Мы его за эталон медведя возьмём и хорошо покормим. Он у нас ожиреет и аж все 92 кг весить будет. Смотрится неплохо и одышка видна только для специалиста. Зубы ему обпилим, когти подрежем, электроды к пиписке привяжем. Шварценегера в бронежилетку нарядим и против него выпустим.

Будет на Шварценегера борзеть – электрошоком по яйцам проучим. Электрошок в гуманных целях разрешается и даже поощряется. Весь современный мир – мир электроники. Так что всё современно.

Голову в голубой цвет выкрасим. И с десятого дубля наконец-то снимем документальный фильм про то, как крепкие ребята с верой в идеалы американской демократии побеждают знаменитого голубоголового русского медведя.

А наш серый гризли – идеал свободы и справедливости!

Такую, к примеру, можешь произнести ты речь, а можешь и не произносить. Выбор за тобой.

В мире есть ведь много хороших людей, не отличающих синий от голубого: китайцы, корейцы дальтоники: И ничего, живут.

Мне кажется, главное – чтоб человек был хороший. А можно ещё проще, чтоб человек был.

Семён Петров встал в одиннадцать утра и потащился шакалить на пиво к новому супермаркету. Башка трещит, похмельё жуткое: Волосы ершом стоять, рожа помятая и вся в пятидневной щетине, на бесформенной голове – старая ушанка с облысевшим верхом и оттопыренными ушами. Одет в серую телогрейку и протёртые ватные штаны. Обут кирзачами.

Гегемон гегемоном, одним словом. Медленно продирался он через пустырь. То поблевать тянет, то переполненный альдегидом мочевой пузырь даёт о себе знать. Но ничего, молодцом Сёмка держится – идёт себе упрямо вперёд и не сдаётся! Стойкий гегемон оказался!

Вдруг видит за кустами какую-то странную возню – высокий господин в чёрном фраке, очевидно очень дорогом, галстук-бабочка на шее, весь из себя молодцеватый и элегантный, с усмешкой на лице и глазами, полными злобы и ненависти, раскидывает из большой свинцовой коробки светящийся красноватый порошок. Контейнер с порошком мистер крепкой хваткой зажал в левой руке, а правой, одетой в огромную свинцовую перчатку, неистово зачерпывал зелье и размашистыми уверенными движениями швырял его по всей округе. На первый взгляд напоминал он крестьянина-сеятеля с картины какого-нибудь уездного русского художника XIX века. Но с каждым новым броском лицо его и всю его потаённую сущность обезображивала ужасная и нестерпимая гримаса. Казалось господин зашёлся от оргазма в каком-то страшном и только ему понятном наслаждении.

Семён упал в кусты и на время притаился. Он разглядел, как мужчина прикончил первую порцию, откинул контейнер в сторону и потянулся в сумку за новым.

Тут только до Сидорова дошло, что порошок этот есть та самая красная ртуть, о которой постоянно пишут в газетах и говорят по радио. А диверсант (а это был несомненно он) занимается заражением территории и у него таких банок, очевидно, завались. А красная ртуть-то – она ведь денег стоит! И немалых. Он никак не мог вспомнить из вчерашних новостей – то ли двенадцать, толи двадцать тысяч долларов за банку. В любом случае сумма неплохая.

Хорошо бы хоть баночку отвоевать! Эх, сейчас бы друганов сюда – Валерку-седого да Витю-непотопляемый шкаф. Уж они бы быстро разобрались с провокатором. А так – дело рискованное. Здоров бугай! Разъелся на буржуйских харчах! Но ничего, прорвёмся! – с этими словами Петров бросился на злодея. Тот давно уже зашёлся от наслаждения в конвульсивных движениях – загаживание Великой и Святой Русской земли радиоактивной мерзостью доставляло ему уникальное, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Петров ударил сладострастника кулаком прямо в нос.Тот вышел из кайфа и стал ловко обороняться – ещё бы, у него ведь была свинцовая перчатка. Они схватились с Петровым, повалились на траву и стали кувыркаться обильно посыпая себя из банки розоватым порошком.

После пяти ударов свинцовым кулаком Семён отрубился, но хватки своей не ослабил. Провокатор, запутавшись в фалдах смокинга, никак не мог от него отцепиться.

Кто-то из ближайших домов, увидев драку, вызвал милицию. Милиция на этот раз приехала на удивление оперативно.

Добив наконец-то Петрова и поднявшись на ноги, господин в смокинге обнаружил, что окружён со всех сторон милицейским патрулём. По требованию милиции провокатор предъявил чек Нью-Йоркского сити-банка на пятьдесят тысяч долларов и удостоверение на имя профессора политологии Гарвардского университета Джона Смита. Ну, и конечно, столько-то налички. Поглядев на всё это, на разбитую в кровь физиономию бессознательного Петрова в отключке, на свинцовую перчатку и полгектара загаженной радиоактивным порошком русской земли, на документы и чек, Лейтенант Семёнов произнёс глубокомысленно: “Вот значит какой они там в Гарварде политологией занимаются! Суки!”

Удостоверение профессору вернули, а чек и наличные придержали до выяснения обстоятельств. Никто их не рассматривал как взятку, скорее как вещественное доказательство.

Кто-то даже предложил сделать ксерокопии долларов и чека и подшить их к делу, но эту идею быстро замяли, – слишком уж не хотелось тащиться в центр города да ещё и платить за ксерокс.

Нарушителя привели в отделение и по всей форме оформили протокол. Начальник обезьянника, майор Кузнецов, не сразу смекнул в чём дело. Он по-привычке подумал, что в очередной раз приволокли полуподвижное тело Семёна Петрова. Лениво приоткрыл один глаз, но увидев старого и верного клиента, вернулся назад к своим дрёмам и неведомым мирам загадочной милицейской души. Семёнов не постеснялся растолкать шефа ввиду чрезвычайной важности происшествия. Тот поначалу остервенел от подобного панибратства, но потом, поняв в чём дело, бросился по очереди целовать подчинённых.

Успех был налицо. Силами отделения задержан один из наиболее опасных и уважаемых в мире шпионажа агентов. Кузнецов с детства мнил себя серьёзной политической фигурой в международных интригах, и вот, наконец, его мечты осуществились.

Чтобы не мешать столь редкому редкому и важному гостю, из кутузки в срочном порядке повыгоняли всю шваль и расстелили личный матрац лейтенанта Семёнова. Заботливый майор накрыл профессора своею собственной шинелью. Обезьянник закрыли, а потом и всё отделение заперли на ключ.

Желая отметить столь важный внешнеполитический успех России, майор позвал коллектив в ближайший кабак. Пришлось проставиться за счёт заведения. Пришедшего в себя Семёна Петрова тоже прихватили. Дело было уже ближе к вечеру, наконец-то бедолаге досталось опохмелиться.

Потом много произносилось разных тостов: За Россию! За родину! За нас, россиян! За Советский Союз! За доблестную и вечную советскую милицию! И так далее. Но не забыть как Петров встал и сказал: За здесь и сейчас! И чтоб побольше таких тварей ловили!

Много пили, много было хорошего и доброго. А когда вернулись в отделение, тут только вспомнили – зря, что никто не догадался как следует обыскать негодяя! Очевидно, злодей спрятал где-то укромно напильник. Ему удалось перепилить решётку и ловко ускользнуть от правосудия.

Эпилог

Во всей этой истории больше всего жалко Петрова. Он ведь, как ни крути, герой. Временами майора хватает за грудки совесть. Посылает он своих верных кунаков отловить на зассаных улицах старого алкаша. Достаёт из сейфа литровую бутылку смирнова, и сидят они вместе и рядят о том как шпиона упустили. И всплакнут они каждый о своём.

И откуда им знать, чтовсё для них сложилось не так уж плохо. Порошок тот был не красная ртуть, а йодистый стронций. Убивает всё вокруг на один, два, три года вперёд. Но поскольку все герои были повально пьяны, он ни на кого не подействовал. Алкоголь защитил организм от радиации. Трезвым в этой истории был только политолог-русофоб Джон Смит. Он хоть и перепилил решётку и успел сесть в поезд Москва-Таллин, до Российско-Эстонской границы так и не дотянул. Помер на полпути с поддельным паспортом на имя Николая Угодникова. Последний раз профессор пытался поглумиться над Россией.