Массимо Магрини (Bad Sector), видный музыкальный исследователь закоулков Вселенной, – об инопланетных цивилизациях, антикопирайте и безопасном пессимизме.

Первое, на что обращаешь внимание в лице этого невысокого итальянца 40 лет, – это глаза. Серые глаза лазерной сосредоточенности. Словно осознавая их силу, в разговоре Массимо Магрини экономит взгляд, а вместе с ними и слова. За него говорит музыка Bad Sector; ее берущая за жабры примечательность в том, что все эти космические шумы, гармонии самодельных синтов и биологические звуки объединены не пустой комбинаторикой (которую так просто лакировать ярлыком «экспериментальности»), а пытливой исследовательской мыслью. Творческая мощь deep emotional dark ambient в исполнении Магрини ощутима почти на физическом уровне – сердцем, желудком; мощь, преображающая немузыкальный сор во властный слепок вечности.

 

IM.R: Какие впечатления оставил ваш недавний визит в Россию? Вы уже бывали в Москве, но Томск и Сибирь посетили впервые…

Массимо Магрини: Москва предстала предо мной городом, переживающим стремительные перемены. Помимо прочего у меня создалось впечатление, что русская молодежь несколько изменила свое отношение (поначалу весьма восторженное) к массированной инъекции капитализма. А Томск – это милый провинциальный город посреди холодной, но невероятно прекрасной страны.

– Многие русские слушатели удивляются яркости и глубине вашего восприятия советской космической программы. Чем она является лично для вас?

– Эта тема увлекала меня с самого детства. Я всегда предпочитал русскую космическую программу американской – по ряду причин. Одна из них заключается в том, что США активно пользовались религиозной риторикой, которая мне отвратительна. Другая причина заключается в том, что американцы не заслуживают полного доверия (они признали, что некоторые из всем известных фотографий лунной программы Apollo являются на самом деле подделкой). Но главная причина моего интереса объясняется тем, что русская программа, которая, разумеется, являлась частью советской пропаганды, была преисполнена эпических и величественных чувств, которые гораздо ближе мое личному видению космоса.

 

– На московском концерте прозвучали несколько неизданных композиций. Поправьте, если я не прав.

– На моих концертных выступлениях всегда можно услышать неизданный материал. Это делает концерт более интересным для слушателей.

 

– Чем для вас являются концертные выступления?

– По сравнению со студийными работами, это совсем другая история. Например, материал, который хорошо звучит в записи, не годится для живого выступления, и наоборот. Очевидно, что концерты дают гораздо больший выброс энергии и требуют меньше внимания к мелким деталям. Мои выступления всегда интуитивны; смешно, что всегда найдется кто-нибудь, кто постарается выискать в них сложные смыслы и мессаджи.

– Почти десять лет назад в интервью Artefakt вы сказали: «Мне очень тяжело работать с ритмами, потому что они очень сильно меняют характер моей музыки, сдвигая баланс в сторону материального воздействия. Нужно быть очень осторожным, чтобы при этом ничего не потерять». Судя по последним альбомам ситуация изменилась?

– Даже если в двух моих последних работах есть пульсирующие шумы и бит, их нельзя называть ритмичной музыкой: вы не сможете под них танцевать (впрочем, в немецких клубах я видел, как отплясывают под раннего Merzbow…). Как бы то ни было, эти инновации вовсе не окончательны. Это выбор, продиктованный концепцией данных альбомов. Я остерегся делать «космическую» музыку для Kosmodrom: учитывая тему, мог бы получиться страшный кич. Так что я постарался передать в звуке образ «космических технологий». Что касается Reset, то у книги очень пост-киберпанковское настроение (в основу альбома положен роман испанского фантаста Томмасо Лизы, которая зачитывает свои тексты поверх музыки Bad Sector – прим. im.r), поэтому я решил сделать его более дигитальным и насыщенным искажениями.

 

– Bad Sector часто называют «научным эмбиентом». Насколько именно этот – научный – аспект важен для вас в творчестве?

– Честно говоря, я впервые слышу такую характеристику… на самом деле в моих произведениях нет ничего «научного», Bad Sector – это музыкальный, а не лабораторный проект. Но, конечно же, я люблю использовать внешне холодные и (псевдо)научные темы в моих релизах. Они меня вдохновляют больше «разговоров» о политике и тому подобном.

 

– Известно, что многие шумовые музыканты с предубеждением относятся к использованию компьютерных программ. Существует мнение, что аналоговый звук более «теплый и живой», а цифровой – «сухой и мертвый». Вы его разделяете?

– Это распространенное, но весьма наивное мнение. При желании можно запрограммировать звук так, чтобы он звучал «аналоговым». Причем сделать это таким образом, что вы даже не поверите, что он создан с помощью программных средств. Конечно, это весьма сложно, но возможно. Важно, какую модель использовать: если вы стремитесь добиться «аналогового» звучания, нужно симулировать аналоговые «дефекты» (нестабильность параметров, насыщенность, посторонние призвуки и пр.) Если аккуратно все учесть, то созданный звук будет «аналоговым». Но стоит ли он потраченных усилий? Я думаю, что нужно просто четко понимать, чем вам нравятся аналоговые звуки, и стараться передать именно эти аспекты. И, разумеется, смешно, когда используют современный «железный» синтезатор, думая, что он звучит более «аналогово»: при этом совершенно забывают, что него внутри есть процессор, оперативное запоминающее устройство, цифроаналоговый преобразователь и прочее, плюс все это работает по алгоритму, точная копия которого используется в программном синтезаторе.

 

– Как долго вы можете работать над одной композицией? Вы добиваетесь максимальной продуманности, или же оставляете место спонтанности?

– Иногда я записываю треки за несколько минут, а иногда работаю месяцами… Как бы то ни было, это всегда сочетание интуитивного творчества и спонтанности.

 

– Выделяете ли вы из своих работ какие-то особенно? У Вас есть любимые диски Bad Sector?

– Это всегда последний, потому что он отражает мое текущее настроение.

 

– Многие считают вашу музыку мрачной. Вы оптимист или пессимист?

– Ну, я склонен к пессимизму. Когда-то я старался быть оптимистом, но меня постигло столько разочарований, что я вернулся к… более безопасному мировосприятию. Стоит мне представить себя делающим «счастливую» музыку, – с цветами и поцелуйчиками – я не могу удержаться от смеха…

 

– Важна ли для вас реакция слушателей? И если да/нет, то по каким критериям вы оцениваете успешность/неуспешность того или иного релиза?

– Bad Sector – это некоммерческий проект, поэтому нет большой разницы, продам я 100 или 1000 копий. Так что не имеет смысла быть одержимым мнением слушателей – я просто делаю то, что мне нравится. Но, разумеется, я счастлив, что людям нравится то, что я делаю: не потому, что я эгоцентрик (на самом деле все как раз наоборот), просто я чувствую, ну, как если бы сослужил кому-то хорошую службу…

 

– Назовите последнюю книжку/диск, которые вы на вас произвели впечатление?

– Недавно я слушал последние работы Clausthome (Латвия) и Galerie Schallschutz (Германия). Мне понравилось. Это хорошие примеры эмбиентного нойза, созданного с использованием звуков из необычных источников. Последнее, что я прочитал – это отчет итальянской экспедиции в Сибирь к месту падения тунгусского метеорита.

– В интервью журналу Stigmata в 2001 году вы сказали: «С определенной точки зрения, дефекты в технических устройствах завораживают. Вы теряете возможность полностью их контролировать, и это порождает непредсказуемые, порой страшные результаты». Насколько вы, как человек профессионально и творчески занимающийся аудиотехникой, склонны усматривать в ней свою необъяснимую жизнь? Не оживает ли техника от общения с ней?

– Хм, затруднюсь с ответом. Скажу лишь, что в последние годы, я осознал, что определение «жизни» целиком и полностью создано людьми и поэтому совершенно произвольно. С точки зрения, к примеру, мотоцикла, концепция жизни была бы совершенно иной…

 

– Не кажется ли вам, что технологический процесс напрямую связан с девальвацией самой сущности жизни?

– Опять-таки, что такое «сущность жизни»? Есть ли она? Вспомним, что мы, в конце концов, – машины на основе углеводорода. Если какое-то макроскопическое влияние существует, то я бы назвал его деградацией самой природы мира, которая, возможно, приведет к вселенскому коллапсу.

 

– Как вы относитесь к пиринговым сетям, mp3 и свободному распространению информации? Страдаете ли лично вы от деятельности пиратов?

– Мне все это нравится. Я сам пират!

 

– Не кажется ли вам, что mp3 как формат грозит убить CD и винил?

– Это справедливо скорее для коммерческой музыки (Мадонны и тому подобного): продажи этих CD за последний год упали примерно на 30%. Но в случае с андерграундной музыкой это не работает. Люди все еще любят «реальные» вещи, оригиналы, специальные издания.

 

– Чувствуете ли вы себя человеком своего времени? Если бы была возможность выбирать, где, когда и почему бы вы хотели родиться?

– Я не могу представить себя в другом времени. Все схемы в моем мозгу построены на опыте этого мира, этого времени.

 

– Вы религиозный человек? Считаете ли вы себя скорее рациональным, чем интуитивным человеком?

– Было бы неправильно сказать, что я не интересуюсь религиями: я полностью против них! Но если вы имеете в виду под рациональным человеком банковского работника с красавицей-женой, детьми, паркетным внедорожником и отпуском на морском курорте – то нет, я не такой.

 

– Верите ли вы во внеземные цивилизации?

– Разумеется. Как вы, наверное, знаете, вероятность их существования составляет около 100%, а вот шансы их встретить – увы – стремятся к нулю.

 

– Мутации птичьего гриппа, иранский терроризм, американский дефолт… разделяете ли вы апокалиптические настроения, владеющие умами? Насколько вы вообще подвержены влиянию СМИ? Или же вы живете изолировано, в своем мире.

– Я не чувствую себя изолированным, но я скептически отношусь к информации, полученной от обычных масс-медиа. Особенно после 11 сентября.

 

– И напоследок политический вопрос: чувствуете ли вы себя итальянцем, или в первую очередь европейцем? Как вы расцениваете процесс европейской интеграции?

– Мне нравится место, где я живу (Тоскана), но я должен признаться, что не люблю Италию, Пизу и итальянцев как нацию. На самом деле, это не нация, а сборище индивидуумов, каждый из которых стремится обокрасть другого с улыбкой на лице. Они просто не могут понять, что живут в обществе. Есть флэшовый мультик Бруно Боццетто Europe vs. Italy (вы легко найдете его в Интернете), который разъясняет ситуацию очень смешным образом. Я полностью с ним согласен! Вообще, я считаю, что европейские страны «серии А» (Великобритания, Германия, Голландия, Испания и др.) действительно находятся на пути интеграции, а страны «серии Б» (Италия. Греция и др.) прежде чем интегрироваться должны многое поменять. Прежде всего в мозгах своих граждан.

 

Досье: Массимо Магрини родился в 1966 году в Италии. Свой первый синтезатор собрал в 15 лет. В Пизанском университете получил ученую степень за работы над приложением объектно-ориентированного подхода к музыкальным произведениям. Эксперт в области аналоговой электроники и обработки цифровых сигналов. В сотрудничестве с Пизанским инстутитом при Национальном Исследовательском Совете (CNUCE/CNR) создал ряд уникального программного обеспечения и музыкального оборудования, в том числе числе генерирующих звук на основе удаленного считывания жестов. В 1992 году основал проект Bad Sector, стиль которого Магрини характеризует как deep emotional dark ambient. В своих работах активно использует нестандартные источники звука: телеметрию, кардиограммы, солнечный ветер, счетчик Гейгера, записи спутниковых и военных трансмиссий, программы по генерации фонем и др. В России выступал на фестивалях Landschaft, «Архаика и технология», в марте 2006-м дал сольный концерт в Москве и принял участие в фестивале электронной музыки в Томске.

 

Использованы фото:
lv-the-one.livejournal.com
suo-me (www.gothic.ru)

Часто думаешь: сердцем каждой корпорации является людоедская железная машина. С жёсткой логикой и работающим как часы механизмом.

И как исследователь-пионер лезешь всё выше и выше по карьерным ступенькам в надежде эту людоедскую железную машину найти и выяснить – а как она работает, из чего состоит, как управляется.

Вот ты уже маленький начальник, но машины не видно. Твои начальники – такие же люди как все, со своими слабостями и странностями, и, что хуже всего, со своими обычностями.

Надо лезть дальше.

Для этого надо учиться.

Учишься понимать и принимать цели корпорации. Учишься четко расставлять приоритеты и оправдывать все свои действия на рабочем месте, исходя из этих приоритетов.

Становишься начальником среднего уровня. Много общаешься со своим топом. Иногда видишь самого главного босса.

Вот только людоедской железной машины не видно.

То есть, не совсем не видно. Что-то такое временами проскальзывает. Но как-то мельком и вскользь.

Однако, просвет есть. И ты идешь, например, учиться на МВА или посещаешь все практические тренинги для больших корпоративных людей.

Учишься отделять стратегию от тактики, учишься ставить цели и добиваться их исполнения. Учишься строить из людей более-менее хорошо работающие системы.

Выбиваешься в топы. Иногда выпиваешь с главным боссом, твоя жена общается с его женой.

Выступаешь на правлении, ставишь задачи, координируешь их исполнение с другими такими же топами.

И всюду, на каждом шагу встречаешь намеки на существование людоедской железной машины.

Но не саму людоедскую железную машину.

Время от времени под вторую бутылку коньяку распрашиваешь расслабившегося главного босса о расстановке сил в совете директоров, группировках и идеях, разбираешься в их предложениях, завязываешь знакомства, поддерживаешь наиболее перспективную группировку и сам становишься главным боссом, отправляя своего приятеля на заслуженный отдых.

Впервые садишься в его (теперь твое) кресло, за его (теперь твой) стол, изучаешь содержимое самых секретных корпоративных документов, проводишь первое совещание.

Внимательно за всем следишь, отлаживаешь работу корпорации под свое представление о благе корпорации. Используя свое влияние на совет директоров, проводишь правильные и, ты уверен, нужные корпорации решения. Не всё получается в организационном строительстве, но ты уверен в своей эффективности и адекватности твоей политики стоящим перед корпорацией целям.

Ты всё знаешь и всё видишь.

Только людоедской железной машины не видишь.

Почти нигде. Даже в зеркале только несколько бессмысленных мясных её фрагментов.

Ахтунг! Ахтунг! В небе! Покрышкин!
Мне срочно! Нужен! Аминазин!

Вы заметили? Все только и грезят об апокалипсисе. Предвкушаемый пиздец многолик и переменчив – мутации гриппа, ядерный удар, американский дефолт… Разговоры сопровождаются легкой дрожью. Мама, я знаю, в этом смутном экстазе нетрудно расслышать вековой стон: миллионы устали. Бьется колокол истощения – иссякли надежды и самоуважение; подмигнув, спрятались вены и водка грозит всосаться в прилавок. Человечество одержимо волей к небытию, жаждой исчезнуть. Я-ты-он-она хотим перестать, где перестательная железа?

Перестала, не дождавшись хозяина.

В связи с этим многих волнует другой вопрос – растет ли число психически больных? Я бы предпочел рассмотреть его немного под другим углом. В чем сомневаться не приходится, так это в том, что растет число работников психологической, и в меньше степени – психиатрической индустрии. Что не удивительно, ведь чем больше человек боится сойти с ума, тем с большей вероятностью он начинает интересоваться душевной сферой. А там и до профессиональной практики шаг короток. Это щелкает защитный механизм – «Уж со мной ЭТО случиться не может, нет-нет, тем более теперь». Остинатным басом к соло тотальной истерии служит монументальный взлет фармакологии. Таинственную болезнь без физического субстрата – шизофрению – практически не лечат иными способами, кроме фармакологических, тем более, что они становятся все безупречнее. Диверсификация и эффективность лекарств (я молчу о smart drugs) фантастическая – от слезливости, апокалиптической тревоги и мыслей о двойственной природе морали жителей Плутона. Собственно, с какой проблемой бы ты не пришел, всегда найдется белый кружок, который спасет. Как там поет Танюша Буланова? Восемь таблеток от одиночества. Йее. На танцполе конвульсирует красная фигурка. Будущее – это шизофрения и фармакология.