Он так и не смог признаться, что ничего не понимает. В черном костюме и шелковом галстуке полтора часа молчал перед комиссией. Набычившись, будто школьник на педсовете. Как был арабской шпаной, так и остался, подумал он и чуть не улыбнулся. В школе, между прочим, дрались и посерьезнее – и ничего. Итальяшка этот, небось, тоже не дурак был, – он покосился на Матерацци, который откровенно скучал, каждые две минуты поправляя манжеты рубашки. У такого и бритва, наверняка, была. Антонио-то домахался, дурак, своей. Они встретились взглядами, и Зидан опять вспомнил, что так до сих пор ничего и не понял. Кто ему велел той ночью переться на чемпионат? Он бы с радостью сказал, что пророк, но какой там, к черту, пророк. Не было там ничего религиозного, в том сне. Вообще, кажется, ничего не было. Проснулся и понял – надо ехать. Опять бегать по жаре – не Германия, а Африка какая-то. А уже тридцать четыре, между прочим. Вообще непонятно, как дотащились до этого финала. А на исходе второго часа уже ничего не соображаешь. Поднял глаза от истоптанной травы и увидел лицо этого итальянца. Он однажды видел такой взгляд – много лет назад, в Марселе, за секунду до того, как пожилой бомж повалился на асфальт. Остановилось сердце. Матерацци оставалось жить всего несколько секунд. Этого Зидан тоже не понимал – как он услышал, что сердце итальянца больше не бьется. На переполненном стадионе, когда в ушах стучит лишь собственная кровь. Просто тело Матерацци стало очень тихим. Губы итальянца шевельнулись, он что-то пытался сказать. Мама. И тогда Зидан ударил. Почему-то головой – он опять не понял, почему. Наверно, так было проще. Матерацци упал, корчась от боли, но сердце снова заработало. Остальное было неважно. Зидан знал, что это было единственной причиной, почему он приехал на чемпионат. Этот татуированный итальянец с лицом неаполитанского гопника должен был зачем-то жить. Может быть, он родит сына, который станет гением. Или как-то ночью, в стельку пьяный, задавит женщину, беременную новым пророком. Или просто прольет однажды на белоснежную скатерть соус, который растечется странным пятном, и в этом пятне будет что-то очень важное. Зидан снова покосился на Матерацци и позавидовал ему. Итальянцу, кажется, было абсолютно все равно.